И это началось в ту самую первую встречу… Почему он сразу же произвел на нее столь ошеломляющее впечатление, Энн и сама не могла объяснить. Интересно, если бы Ник Хартли оказался грубым, жестоким и циничным, испытывала ли бы она к нему те же чувства? Нет, вряд ли тогда ее сердце отозвалось бы на его присутствие рядом. Все это было странно и логически необъяснимо…
Да, что-то происходит! И почему-то именно с ней! Это нечестно… Глаза Энн наполнились слезами, а грудь словно сжало стальным обручем. Она была одна, совсем одна, а поиск матери, которую она даже не помнила, наверное, еще больше подорвал ее психику. Но, даже зная это, Энн поражалась, как глубоко засела в ней навязчивая идея найти женщину, которая вряд ли захочет увидеть дочь — результат ошибки своей юности.
Она должна увидеть ту, что дала ей жизнь, услышать ее слова при встрече, узнать, какие эмоции эта встреча вызовет у них обоих — пусть даже болезненные и неприятные… Решение Энн было продиктовано не логикой или здравым смыслом, а каким-то примитивным и глубоким инстинктом. Ей нужна была какая-то основа, на которой можно было бы строить дальнейшую жизнь…
Девушка решительно тряхнула головой, пытаясь отогнать мысли, преследовавшие ее как наваждение, и этот жест не прошел мимо серо-стальных глаз, весь вечер внимательно наблюдавших за ней с другого конца стола.
— …если вы, конечно, не возражаете.
Очнувшись, Энн сообразила, что Ник обращается к ней.
— Что, простите? — пробормотала она, покраснев.
— Я попросил вас помочь мне с одним из пациентов, — сказал Ник. — Морин весь день работала и сейчас валится с ног от усталости. Велма уже ушла. Но, разумеется, если у вас есть планы на вечер, то…
— Нет-нет, что вы, я помогу! — На фоне его молчания и мрачного вида, который он демонстрировал во время ужина, предложение Ника изумило Энн. А широко раскрытые глаза Морин доказывали, что та поражена не меньше. — Я уже говорила, что готова оказать любую посильную помощь. Я рада буду… — Она осеклась.
— Выразить свою благодарность? Хватит об этом.
Энн метнула в него сердитый взгляд, но ничего не смогла прочитать в его потемневших глазах, кроме обыкновенной вежливости…
— Это Спот? — спросила Энн, когда они шли по коридору к операционной.
— Нет, болонка, которую я оперировал сегодня днем. У нее внутреннее воспаление, результат занесенной инфекции. Собачка немолода, к тому же очень нервная. Знаете ли, тяжелое детство, — добавил Ник с кривой улыбкой. — У нее были отвратительные хозяева, вследствие чего она невзлюбила людей. Обычно это не такая уж сложная проблема, но в данном случае любой стресс приведет к осложнению на сердце, а это опасно. Я не прошу вас держать ее — просто поговорите с ней ласково, успокойте, пока я буду занят своим делом. Идет?
— Хорошо. — Энн тешила себя надеждой, что нотку неуверенности в ее голосе Ник объяснит волнением перед предстоящей процедурой. Хуже, если он догадается, в какой нервный трепет вводит девушку одним своим присутствием…
Стоило им войти в операционную, как болонка открыла глаза и тревожно уставилась на вошедших. Но как только Энн начала говорить маленькой пациентке что-то ободряющее, та заметно успокоилась, положила мордочку на лапы и даже постаралась теснее прижаться к девушке, пока Ник осматривал швы.
За все время осмотра он не проронил ни слова. А когда закончил и запер клетку, в голосе его появились мягкость и предупредительность, которых Энн никак не ожидала:
— Отлично. Она поправляется быстрее, чем я ожидал. Если удастся свести последствия операционного вмешательства к минимуму, то, думаю, все будет хорошо.
— Рада, что пригодилась моя помощь. Могу я еще что-то сделать для вас? — спросила она, не смея поднять на Ника глаз.
— Должен я расценить это, как серьезное деловое предложение?
Энн вспыхнула. Дело было даже не в том, что именно он спросил и как, а в том, что она в этот момент почувствовала. Соединение силы и мягкости, волнующий запах лосьона после бритья, которым пользовался Ник, — все это создавало «приворотное зелье», от которого голова Энн шла кругом.
— Конечно. Я же говорила вам, что… — с ее губ чуть было не слетело пресловутое «благодарна», но она вовремя прикусила язык и слабым голосом закончила: — с удовольствием помогу.
Теперь лицо Ника стало предельно серьезным и даже каким-то профессионально-изучающим. Скрестив руки на груди, он рассматривал Энн, как будто видел в первый раз.
— А как вы посмотрите на то, чтобы и дальше помогать мне с животными во время осмотров и операций? К несчастью, они не всегда с восторгом принимают мою искреннюю заботу…
Его искреннюю заботу… Для того чтобы отогнать картину, немедленно вставшую перед глазами Энн, девушке пришлось призвать на помощь все силы, которые у нее остались.
— Ведь иногда нужно быть жестоким, для того чтобы нести добро. — Это прозвучало сухой констатацией факта, и у Энн мелькнула мысль, что сейчас он говорит совсем не о четвероногих пациентах. — В нашем деле проявить доброту — значит порой в долгосрочной перспективе проявить слабость.
— А вы никогда не проявляете слабости? — произнесла Энн, чувствуя, как мужчина неудержимо надвигается, а она медленно пятиться, пока не уперлась лопатками в стену.
— Не тогда, когда это может привести к печальному результату. Жизнь научила меня — и самым жестоким образом, что… — Он внезапно замолчал, упершись обеими руками в стену поверх плеч Энн, но, не касаясь ее. Девушка почувствовала себя пойманной в ловушку. — Жизнь научила меня, что потом будет еще хуже. Элис знала, что с ней творится что-то неладное, и могла бы показаться врачу, но даже не хотела слышать об этом. Ей казалось, что такой визит превратит возможность — что бы там ни было с ее здоровьем — в определенность. Мы часто поступаем таким же образом во многих сферах жизни, где неизбежна борьба. Однако со временем за все приходится платить, Энн, платить за собственную трусость.